Воскресное утро создано для чтения газет, а полдень — для веселья, радости и открытия бутылки игристого. Но жизнь — это система компенсаций, и поэтому имеет некоторую экзистенциальную логику, что воскресные вечера взимают плату за благополучие и решают отомстить нашему счастью временным пребыванием в скуке: в зависимости от тяжести конкретного воскресенья, иногда его вечера — это вторжение на территорию тревоги или просто тренировка в унынии. Это, в любом случае, самый липкий день недели: когда мы в очередной раз понимаем, что обещание, которое мы давали себе каждую пятницу, не выполнено. Вот самоочевидная истина: воскресными вечерами, так или иначе, труднее быть счастливым.

Самым разумным решением в воскресный вечер было бы запереться дома с книгой, оглушить себя сном — сном с потекшей слюной — который кокетничает с комой. Однако воскресенья, скорее, имеют плохую привычку заставать нас в ожидании последнего рейса в каком-нибудь аэропорту, где потеряют наш багаж. Это также время возвращения на машине с пробками и абсурдом на автостраде: ничего не происходит во вселенной, и вдруг по радио объявляют гол «Эйбара». Воскресный вечер — подходящий момент, чтобы сказать себе ужасные вещи, такие как «как быстро сейчас темнеет», потому что — так или иначе — воскресные вечера всегда имеют привкус осени и конца, и в последнее воскресенье я мимоходом услышал фразу, которая прямо звучала как приговор: «Завтра нужно будет рано вставать». Рестораны, которые нам нравятся, закрыты, а — в этом пространстве нерешительности между теми, кто уходит, и теми, кто приходит — бары отелей пусты. Настоящая жизнь по понедельникам кажется нам чем-то странным, далеким, но в то же время фатальным и неизбежным. Эта уверенность придает всему густую метафизическую консистенцию. Предполагается, что в субботу Бог отдохнул от своего творения: молчание некоторых воскресений заставляет думать, скорее, что Бог просто отвернулся от мира. Я считаю, что почти все разрывы, почти все прощания происходят в воскресенье. Также в этот день идет самый неприятный дождь, и эта комбинация воскресенья и дождя может повергнуть в уныние даже самые бронированные души.

Возможно, самое поразительное в воскресном вечере — это его радикальная универсальность: никакие деньги мира его не избегут, никакие удовольствия этого мира его не заглушат. В воскресенье оргия увядает, а шампанское теряет свои пузырьки. Можно представить себе Хулио Иглесиаса, вырывающегося из объятий Ваитаре, и Хью Хефнера, покидающего свою вечеринку, чтобы уединиться и поразмышлять о жизни. Упадок всеобщий, и на острове — чистой карибской похоти — Санта-Люсия, лауреат Нобелевской премии Дерек Уолкотт рассказывает нам о меланхолии воскресенья и о «тех народах, на чьих охряных улицах спит собака».

Кто-то подумал, что, возможно, ООН могла бы вмешаться в этот вопрос и что-нибудь сделать: чтобы воскресные вечера наступали случайным образом, например, утром во вторник или четверг. Так мы сыграли бы в игру отвлечения от уныния, но я понимаю, что это трудно, когда мы даже не смогли отменить эту фабрику депрессий, которой является смена времени. Или, возможно, произойдет что-то другое. Возможно, произойдет так, что со временем человек понимает именно то, что жизнь заключается в том, чтобы научиться переживать эти воскресные вечера. Поддаваться очевидности, которую оставляют нам их уроки: что наша грусть и наша радость имеют больше общего с тем, что мы предвкушаем, чем с тем, что мы действительно переживаем. Что именно эти вечера тишины придают блеск тем полудням, когда кто-то говорит «давайте куда-нибудь сходим». Что радость была минорным тоном, а не шумом, интимностью, а не зрелищем. Что наши чувства — эти визиты к бабушкам и дедушкам, эти торты и пирожные и дни рождения в воскресенье — никогда не бывают слишком далеки от наших страданий. И что у жизни есть свои сладкие мщения: годами мы верим, что радость находится далеко от дома, пока круг не замыкается, и мы знаем, что нет ничего лучше воскресенья в доме ваших родителей.