«Если бы для понимания сути правосудия было достаточно знать правовые нормы, которые им управляют, — пишет Глауко Джостра, перефразируя Дж. Б. Шоу, — быть глупым было бы необязательно, но очень помогло бы». Этим колким замечанием итальянский юрист критикует методологический подход, восходящий к Бонапарту с его «мой Кодекс потерян!». Это восклицание прозвучало, когда император узнал, что его знаменитый правовой текст будет подвергнут интерпретации. Но слова императора не были случайностью: они лаконично отражали понимание права — свойственное раннему позитивизму — как некоего самодостаточного нормативного идеала, обладающего недвусмысленной полнотой смысла уже в буквальном выражении и, следовательно, применимого механически или почти механически.

Как ни трудно в это поверить, именно эта ретро-парадигма, уже более века неизменно, определяет в Испании режим доступа к осуществлению судебных функций: известная система конкурсных экзаменов, которая сводится к быстрому декламированию заученных тем перед экзаменационной комиссией, следящей за временем с секундомером в руках и даже с открытыми правовыми текстами для проверки буквального соответствия изложения – главный критерий оценки.

Подготовка к экзамену занимает в среднем около четырех лет и проходит в строгой изоляции («дома, выходя только в церковь по воскресеньям и другим праздникам», — можно прочитать в мемуарах магистрата Риоса Сармьенто). Режим прерывается пару раз в неделю, чтобы «спеть» темы репетитору. Обучение состоит в механическом усвоении нескольких сотен тем, разработанных с этой целью в так называемых «ответах», путем лишения правовых институтов каких-либо исторических или доктринальных — культурных, если угодно, — отсылок, сводя их к своего рода радикально депроблематизированным понятиям-пилюлям. Это придает смысл выразительному совету репетитора начинающему ученику: «Теперь учись, а думать у тебя еще будет время».

На протяжении всего этого периода, помимо определенной рабочей дисциплины, культивируется только память. В предисловии к классическому тексту, используемому тысячами претендентов на судейские должности, можно было прочитать: «Экзамен – это (…) исполнение в момент экзамена 'дисков', предварительно запечатленных в мозгу экзаменуемого в соответствии с программой». И это при том, что для Монтеня, еще в XVI веке, «знать наизусть» означало «не знать». Он осуждал эту технику, потому что она оставляла «суждение совершенно пустым», и, что любопытно, именно она используется у нас при, якобы, подготовке будущих профессионалов судейского дела.

Эта государственная функция требует беспристрастного решения проблемных дел, сегодня в плюралистическом обществе с точки зрения ценностей и очень конфликтном, применяя многоуровневую систему к ситуациям, не всегда хорошо регулируемым законодателем. В этих рамках задача судьи состоит в том, чтобы адекватно охарактеризовать фактические обстоятельства, представленные на его рассмотрение, а затем применить положения, относящиеся к делу, придав их терминам наиболее правильное значение. Задача, требующая от судей определенной моральной стойкости и, помимо знания правового порядка, технических навыков для получения достоверных эмпирических знаний. Это требует строгости в обращении с доказательственным материалом, посредством контроля над собственным познавательным процессом, чтобы к решению допускались только правильно полученные данные, оценка которых может быть четко обоснована. Это способ сделать так, чтобы то, что подлежит решению, всегда и только совпадало с тем, что можно мотивировать, и чтобы за пределами этого оставались те опасные субъективные убеждения, более свойственные гаданию, чем рациональному суждению.

Однако иррациональность системы отбора неизбежно проявляется и на уровне подготовки. Это видно уже по самой структуре программы, в которой полностью отсутствует эпистемология фактического суждения – центральный аспект судебного опыта. О его значимости говорит тот факт, что основной труд Микеле Таруффо «Доказывание фактов» насчитывает более 500 страниц и не говорит о праве. Об этом же свидетельствует и удивительное пренебрежение конституционной обязанностью – мотивированием решений, которой посвящена лишь пятая часть темы в случае гражданского приговора и восьмая часть – в случае уголовного; и практически нулевое пространство, отведенное толкованию закона.

То, что только что было упомянуто, выражает недостаток структуры, отражающий нечто гораздо более глубокое: выбор, относящийся к модели (скорее антимодели) судьи, которая объективно ищется: здесь – судья XIX века, принимающий решения «по совести», для которого решение вопроса о фактах – это не методичная работа с гипотезами, а решение по своего рода интуиции, как таковое неоправдываемое. Это объясняет, почему в сборнике «ответов», который, несомненно, использовался при подготовке большинством судей и прокуроров, в настоящее время находящихся на службе, в качестве функции доказывания постулируется: «Формирование психологического убеждения судьи». Заметьте, не необходимое убеждение с рациональным и объяснимым «почему», а своего рода ощущение, которое, как и свойственно психическим явлениям, переживается подсознательно и, естественно, непередаваемо. Нечто подобное писал Кордеро о том, что происходит в религиозном переживании таинств, когда «наступает панический момент, в котором разум приостанавливается».

Из вышеизложенного следует, что начальная подготовка судей (и прокуроров) имеет серьезные фундаментальные недостатки. Конечно, после поступления следует курс в Судебной школе. Но дело в том, что, согласно Учебному плану на 2022-2023 учебный год, в ней «изучение» ведется «с преимущественно практической точки зрения», потому что «практикующий судья» уже обладает необходимыми знаниями «с преимущественно теоретической точки зрения», благодаря конкурсному экзамену. Таким образом, багаж для столь деликатной профессиональной деятельности – это то, что только что было отмечено, за исключением тех случаев (к счастью, довольно многих), когда самоочевидность дефицита подготовки приводит к добровольным личным усилиям по его компенсации. Что, конечно, непросто, учитывая нагрузку.

Проблема серьезна и сказывается на качестве отправляемого правосудия, как в вызывающих озабоченность решениях Второй палаты против Генерального прокурора, с поразительным отсутствием обоснования; в неклассифицируемых постановлениях-указах судьи Хуана Карлоса Пейнадо; в определенных действиях судьи Хоакина Агирре. Также — на совершенно ином уровне — в слабой чувствительности к конституционным ценностям правосудия, как это выразили судьи Карлос Валле (колоритный собеседник юмориста Кеке) и Мануэль Руис де Лара (автор образного «Барбигонья» и патетического агрессивного нарциссизма). Или в тех колоритных демонстрациях «в мантиях и как сумасшедшие» (хорошо пишет Хулио Пикатосте) перед зданиями судов, с той же политико-партийной пропиткой, что и у большинства, согласного с захватом Высшего совета судебной власти, проявлявшегося в течение пяти лет.

Перфекто Андрес Ибаньес – почетный судья Верховного суда.