Кто будет вести наши следующие войны?

Или, вернее, кто будет вести наши следующие войны вместо нас? Этот вопрос давно витал в воздухе — игнорируемый, отбрасываемый, подавляемый, — но стал насущным после предательства Дональда Трампа.

Потому что в этом нет ни малейшего сомнения: 47-й президент Соединенных Штатов Америки — предатель своих друзей, своих союзников и, прежде всего, вековых ценностей своей нации.

Сейчас ежедневно обсуждается необходимость «общеевропейской обороны», увеличения инвестиций в военные расходы и даже возможность размещения наших солдат вдоль окровавленной границы между Россией и Украиной.

Обсуждаются проблемы, которые затрудняют достижение автономии, если не невозможной независимости, в военной обороне Европы перед лицом возможных будущих агрессий, к сожалению, все более вероятных (и уже происходящих).

Препятствия многочисленны, огромны и разнообразны: они носят военно-промышленный, экономический, технологический, стратегический и, прежде всего, политический характер.

Эти дебаты, хотя и необходимы, упорно игнорируют главный недостаток Европы, когда речь идет о ведении оборонительной войны автономно: отсутствие воинов.

Как, к сожалению, и трагически показала недавняя бойня на Украине (и на Ближнем Востоке), даже самые технологически продвинутые войны требуют воинов.

А у нас, западных европейцев, их нет, мы ими не являемся, мы ими больше не являемся.

Я имею в виду не только нехватку действующих солдат, какой бы серьезной она ни была: по словам президента Украины Владимира Зеленского, для защиты украинской границы потребовалось бы развертывание 200 000 военнослужащих, но ЕС едва ли смог бы развернуть 60 000 в три смены по 20 000.

Я имею в виду угасшую воинственность народов, которые восемь десятилетий живут в мире, демографически состарились и подверглись глубокой джентрификации.

Для ведения войны, даже если она только оборонительная, необходимо соответствующее оружие, но остается упрямая, неразрешимая, ужасная потребность в молодых людях (и женщинах, если хотите), способных, подготовленных и готовых его использовать.

То есть, людях, решивших убивать и умирать.

Самый полезный показатель для измерения нашей неспособности справиться с этой задачей — не численность наших армий. Это количество погибших: по достоверным оценкам, за три года конфликта на Украине погибло около 300 000 комбатантов, а раненых в три раза больше, часто тяжело.

Почти все население Милана уничтожено войной.

Способны ли мы это осознать? Нет, не способны.

Это выходит за рамки нашего воображения, именно потому, что мы больше не воины.

Что стало со всеми этими солдатами?

Джеймс Шихан задается этим вопросом в книге, в которой он исследует превращение Европы из опустошенного поля битвы в процветающее и мирное общество, которое перенаправило все свои материальные и моральные ресурсы с warfare на welfare.

Однако наиболее точная формулировка вопроса такова: что стало со всеми этими воинами?

На нашем тысячелетнем пути война фактически была не только ремеслом, трагической константой, инструментом власти, она была искусством (совокупностью техник, методов, изобретений и талантов), которое двигало историю Европы и, в унисон, повествованием, определявшим идентичность европейцев.

На протяжении веков эта наша земля была евроазиатским мысом, населенным свирепыми, грозными, гордыми и победоносными воинами.

Из всех европейских изобретений, сформировавших современный мир, изобретения в военной области (технологические, тактические и культурные), вероятно, были самыми эффективными и влиятельными.

Но войны наших европейских предков означали не только господство силы, они были также поводом для зарождения смысла: от Марафона до Пьяве европейцы сражались (и жили) в соответствии с тем, как они ожидали, что их бой (и их жизнь) будут описаны.

От Гомера до Эрнста Юнгера наша цивилизация рассматривала лобовой, смертоносный и решающий вооруженный бой как саму свою основу, потому что в героической войне заключался полноценный опыт, роковое событие, момент истины, в котором создавались формы политики и ценности общества, решались индивидуальные и коллективные судьбы.

Апокалипсис в двух частях мировых войн искоренил эту тысячелетнюю традицию.

Разрыв с ней был радикальным и насильственным.

Уже с разрушительным опытом окопов в Первой мировой войне, впервые за тысячелетия истории, понятия славы, чести и мужества потеряли всякий смысл, когда европейский человек пришел к выводу, что в мире нет ничего, за что стоило бы умирать.

Внезапно, как писал Блез Сандрар, «Бог отсутствовал на полях сражений».

Тогда родился пацифистский роман, абсолютная новинка в панораме человеческих творений.

Гекатомба Второй мировой войны, развязанная милитаристским рецидивом фашизма, сделала еще более глубоким и окончательным тот ров, который отделяет нас от нашей исконной истории.

Результатом стала глубокая мутация, которую мы можем назвать антропологической, структур человеческого опыта и социальной организации.

Окончательное открытие бессмысленности войны оставило в нашем сознании след иронической сдержанности, меланхолического разочарования в мире.

Это был не просто упадок. Это был скачок в цивилизации.

Великие европейские, и только европейские, завоевания послевоенного периода (право на здоровье и образование для всех, преодоление расизма и сексизма, развитие пацифистского и экологического сознания, и это лишь некоторые из них) знаменуют наше регрессивное продвижение к формам жизни, которые распространяют на все возрасты любовную заботу, предназначенную для детства, или даже эмбриональные привилегии защиты и питания.

В этом и заключается цивилизация: великая внешняя утроба.

Вот как мы становимся людьми: оставляя суровость снаружи, но ставя ее часовым у двери.

Отвергая войну, мы не только стали слабыми, мы стали лучше.

Нам напоминает и подтверждает это непристойное зрелище презренной жестокости, продемонстрированное всему миру президентом Соединенных Штатов Америки.

Перед лицом его присутствия мы переживаем момент интенсивного экзистенциального прояснения, мы вновь открываем для себя гордость быть европейцами, не быть такими, как он.

Дело в том, что мы больше не воины.

Пацифизм был культурной революцией, и его нужно обдумывать и уважать, но он никогда не может стать политической платформой.

По всем этим причинам предстоящая восьмидесятая годовщина Освобождения от нацизма и фашизма, после того как мы раз и навсегда приняли отказ от любой агрессивной, националистической и империалистической войны, должна стать решающим шагом для Европы, чтобы вновь открыть для себя свой боевой дух и, вместе с ним, смысл борьбы.

Мы, западные европейцы, тогда были воинами в последний раз.

Антифашистское сопротивление напоминает нам, почему мы отвергаем войну, но также учит нас причинам, по которым нужно готовиться, если необходимо, к ее ведению.